A.УСОВ

История пилота «выходного дня»
 

Июнь 2007 г.

Погода, ай кака-а-ая пого-о-ода! С большой буквы – Погодища! На земле легкий-легкий ветерок, небо прозрачное, глубокое, и кучевочка такая мирная, незлая. Одним словом – рай дельталетчика. Все это я наблюдаю из машины, пока несусь на всех парах к нашему летному полю. Сегодня сделаю еще 3 часа в летную книжку… или 2? Не знаю. Погода, она хоть и хороша, но, как и всякая красавица ветрена и переменчива. Вот сейчас она манит окунуться в небо, а через 10 минут может выкинуть такой фортель, что станет не то, что до полетов, а как бы аппарат прямо на поле не разложило. Ничего не поделаешь… женщины они такие. Въезжаю на поле. Нет, погода сегодня явно в приподнятом настроении и благоволит летной братии. Ну и хорошо.

Пока собирал аппарат, подошел хороший мой друг, веселый и хороший человек – Игорь. Они со своим товарищем на пару, приобрели аппаратик и неспешно теперь на нем летают. Вообще-то, к Игорьку в других местах наверняка обращаются Игорь.. ээээ.. Батькович, но на летном поле что-то у летающих меняется в лице. Все мы там, несколько, на голову пип что ли? Не знаю. Но возраст определить совершенно невозможно. Точно можно сказать одно – небо людей меняет. Причем в лучшую, светлую сторону.

Поздоровались.
- Ну что, что думаешь, на счет в гости?
Надо сказать, что идея такого перелета давно мне покоя не давала. Перелет по расстоянию был не бог весть что, но зато с промежуточной посадкой. Да и в гости опять же. Как заметил еще медведь Винни-Пух, хождение в гости – это очень хорошо. А летание туда? Правильно, еще лучше! Итак, решено – лечу!
- А что тут думать? Давай! Ну, а как полетим, парой?
Тут товарищ замялся. Выяснилось, что он на авто, друг его тоже на авто, и в итоге, придется проворачивать сложную, многоступенчатую операцию по эвакуации автомобилей с летного поля обратно в родное стойло.
Ладно… полечу один. А друзья-товарищи подтянутся на своих стальных конях по суше. Кратенько обсудили план полета, основные ориентиры, состояние полосы (о-о-очень хорошее) и в путь.
Бензин  - в бак по пробку, шлем  - на голову, перчатки - на руки. Ничего я не забыл? Ах ты ж блин, пристегнуться! Ну, все кажется. От винта!

Полет. Ты и небо вокруг. Только ты и только небо. Воздух тугим, упругим потоком давит на грудь, прижимает к креслу, треплет штанины, заправленные в высокие ботинки. Господа, совершенно ответственно заявляю - на высоте воздух пахнет. Так пахнет высота, другого определения я просто не могу подыскать. Какой-то, совершенно особенный запах, что-то очень личное. Скорее всего, каждый воспринимает высоту  по-своему. Не могу поручиться за то, что все воспринимают небо так же как я, но вот такое дело - высоту я ощущаю по запаху.

Первый раз я это почувствовал еще давным-давно, когда зеленым мальчишкой, школьником, прыгал с парашютом в досаафовском клубе. Мы прыгали из Ан-2, выпускающий скомандовал готовность  выброске, я встал на пороге двери, и за ней, как мне показалось, открылась самая настоящая бездна. Ноздри обожгло воздухом высоты - смесь холода, выхлопа двигателя, адреналина в башке и в память намертво впаялся этот запах. Так пахнет свобода. Ну, во всяком случае, для меня.

Под ногами ме-е-едлено-медленно проплывает земля. Иногда, кажется, что ты вообще завис между вечерними небесами и темной, бугристой поверхностью, причудливо изрезанной лесами, речушками, дорогами. Будто кто-то подвесил тебя как елочную игрушку, и ты болтаешься тут – ни вперед, ни назад. Движение становится заметно, только если смотреть точно вниз. Тогда видно, как уплывает назад темный массив леса – верхушки деревьев светлее, а между ними сине-зеленый мрак лесной чащи.  Отсюда, сверху, кажется, что лес живет какой-то своей темной, дремучей, загадочной жизнью и становиться приятно, что ты находишься вне нее, но одновременно можешь наблюдать ее в подробностях. Этакое отрешенное созерцание мира.  Есть в этом что-то Булгаковское. Там, где в финале Мастера и Маргариты описывается полет Воланда и его свиты: тот же закат, то же одиночество. Все земное осталось позади, внизу.  Нда… лирика. Вечер и закат вообще настраивают меня на лиричный лад.

Пришлось забраться повыше, до ближайших полей километров пять и становится не по себе, если представить, что станет, если звук мотора вдруг оборвется. К тому же еще непонятно, годятся ли эти поля для посадки. Прямо по курсу показалась небольшая гряда облаков. Совсем неопасная, уже распадающаяся вечером, дневная кучевка. Сквозь нее было видно, как алое солнце валится за горизонт. А ну-ка, добавим газку, поднимемся повыше, еще выше… еще чуть-чуть. И… вот оно. Я взлетел над ними! Боже! Как же красиво. Солнце теперь просвечивало сквозь тонкую кружевную вуаль серых лоскутов, окрашивая их в нежнейшие ало-серебристые оттенки. Вокруг проносились гладкие, покатые бока голубовато-серых облачных «барханов». А как сразу начал ощущаться полет! Надо же, я уже не торчу на месте, туманная пелена проносится назад в бодром темпе. Значит, все-таки летим. Но за все надо платить. Теперь стало холодно. Даже сквозь ДээСку пробирает, а  руки, в моих уполовиненных на пальцах перчатках, уже, кажется, начали прилипать к трапеции. Но картина заката в обрамлении облачных полей того стоит.

Тем временем впереди уже показалась конечная точка моего маршрута  - Т-ое озеро, круглое как пятак, окруженное сплошным лесом. Приметный ориентир, ничего не скажешь. А до чего ж красивый, словно исполинский живописец изобразил на полотне небо, обрамил все это живой губкой леса, да и оставил лежать на земле. Внизу было видно, как из леса на озеро длинными языками наползала вечерняя дымка, а над водой вставал туман. И все это косыми лучами освещало красно-оранжевое вечернее солнце. Эх… не пишу я стихи, а жаль!
Ну все, красоты – красотами, а пора снижаться, иначе до места долетит синий холодный трупик примерзший к трапеции с изумленно-радостным выражением на лице. Вот потом народ голову ломать будет – чего это с ним случилось? Плавненько убрать газ, ручку к себе и вправо, маленько вернуть… Вошли в спираль… Ого! Марлин, штука серьезная. Понесся вниз  - аж в ушах засвистело. Точнее, в шлеме.

Вообще шлем  у меня, что надо. Уж не знаю, насколько он меня защитит от всяческих травм (хочется верить, что все-таки защитит), но от звуков снаружи он изолировать меня напрочь отказывается. Двигатель слышно так, будто я к  нему ухом прислонился. Не говоря уже про все аэродинамические шумы.

Ну, вот и приехали почти. Пункт назначения: деревенька, рядом Т-образый перекресток и, самое главное, две ретрансляционные вышки, стоящие рядышком. Ни с чем не перепутаешь. На вышках уже зажглись навигационные огоньки. Теперь сориентируемся на местности. Та-а-ак, поле есть, вышки есть, деревня… тоже есть, а где полоса? Ага! Вот она, надо же, даже отмечена флажками. В нашем мире мелколетающих – большая редкость. Ну, проходик, пожалуй, надо сделать, хоть и видно вокруг на 10 верст, и дымы мне ветер указывают, но все же. Я на этой площадке только зимой летал, и то немного. Проход. Ничего себе так. Гладенько, ровненько. Полоса широкая. Будем строить «коробочку». Первый разворот, второй, прошли вдоль полосы, третий… и со снижением потихоньку, потихоньку я сказал… четвертый. Глиссада. Хорошо. Очень хорошо. Прямо передо мной лежит прямоугольник полосы. Точнее отсюда он выглядит трапецией. Красота. Вообще в полете просто обожаю этот момент. Вид набегающей полосы меня просто завораживает. Такое удовольствие, когда твоя посадка идет как надо. Просто блаженство! Не даром знающие люди называют посадку вершиной, венцом полета. Подходим, подходим, плавненько… плавно… ага, сдвиг ветра, началась просадка, но ничего. Сейчас вытянем немного газом, вот так. Уползшая было с торца полосы в бурьян, точка касания снова вернулась на место. Вот. Хорошо. Порог полосы, ручку чуть вперед, вперед. Еще вперед. Аппарат как на рельсы сел на «экран». Черт! Как же быстро я лечу, так глядишь, всю полосу просвищу! Ручку чу-у-уть к себе, от себя, вот так. Скорость ниже. Снижение… теперь пла-а-а-авно даем от себя и уже до упора, одновременно ощущая, как основные стойки коснулись травы. Прыг, прыг, за спиной родилось какое-то движение, шевеление… поскакали, покатились по траве. Вот елки-палки, а казалось не полоса, а английский газон прямо-таки. Ан нет. Кочки, ОЙ! канавка какая-то попалась. М-да, все врут календари, особенно хозяева полос про их состояние. Да и амортизаторы скорее не амортизируют, а наоборот, стремятся снова подбросить аппарат в воздух пользуясь любым удобным случаем и неровностями на местности. Все. Ручку к себе, тормоз. Приехали. Заруливаю, выключаю зажигание, и в мире воцаряется тишина. Позади 30 км. и 20 минут в воздухе. Наваливается чувство удовлетворения и какой-то опустошенности (и нечего скалить зубы, действительно, похоже, будто только что с женщиной был). Так у меня всегда бывает после удавшегося полета. Хотя, конечно, бывает и по-другому…

Вечером, мы с Игорем и его товарищем разбирали полеты и вообще жизнь, естественно за кружечкой пива. Под конец я спросил, где же, радушный хозяин меня положит, на что тот ответил, что дочка как раз уже наверно постелила себе и подружке, которая к ней пришла переночевать. В шутку я спросил: «А я что же, между???». Каково же было мое удивление, когда оказалось, что я оказался буквально прав, единственное что, в комнате было две кровати, и между ними помещалась моя раскладушка. Посмеиваясь про себя над ситуацией, я  разделся и заснул, как выключился.

Следующий день начался с поисков носка. Проснувшись и приподнявшись на локте, я увидел, что утро уже вовсю наступило, а я еще почему-то в койке, а не в воздухе! Непорядок! На соседней кровати заворочалась дочка хозяина дома, шестнадцатилетняя девица, которой, как мне кажется, совсем не нравилось мое присутствие в комнате. Мало того, что с родителем весь вечер пиво дул, так еще и с подругой по человечески не дал пообщаться. А может, (о ужас!!!) еще и храпел, водится за мной такой грешок. Стараясь производить как можно меньше шума я со всей поспешностью стал одеваться. Натянув на правую ногу носок, я обнаружил, что второй пропал. Опа! Ну здрасьте, приехали!  Мало того, что я здесь и так уже задерживаюсь, явно дольше, чем принято в приличном обществе, так еще и носок сейчас придется искать. Вот ведь идиотизм-то. Я же помню, что вечером он тут был. Мысль, что, возможно, я лунатик и прячу ночами носки, себя не помня, я отмел с порога. Дочку с ее подружкой я отмел тоже, ибо нахрена девицам на выданье, носки залетного (или пролетного?) мужика, тем более, если он явился вовсе не к ним? Тупик. Я уже было, совсем решил плюнуть и лететь в одном носке (а что, на центровку не влияет!), но тут взгляд мой остановился на любимице хозяев – ма-а-аленькой такой собачке, этакой забавной щеточке с ножками. Она мирно дрыхла рядом с дочкой хозяина. Таак…. Кажется, что-то стало проясняться. Далее мои поиски обрели уже осмысленное направление в сторону постоянного места дислокации этого шерстяного ворюги и вот оно. Это была корзиночка с какими-то рюшечками, ну как раз под стать собачке. И в ней (ага! о чудо!) лежал мой носок. Не думаю, что он сам туда уполз спать. Одеваюсь, и бегом к аппарату.

Утро, ну просто чудо! Колдун на шесте показывает полшестого, небо чистое, красота! На авиационном языке – полный CAVOK (клаудз унд визибилити окей!). Солнце было уже высоко, и крыло успело подсохнуть от росы, значит, осталось только выкатить на полосу, прогреть мотор и полетели! Но перед этим следовало все-таки разбудить Игоря. Вдобавок, он хотел пролететь со мной пассажиром и показать окрестности. Вечером уж больно он их нахваливал. Звоню, Игорь сразу поднимает трубку. Это хорошо. Стало быть, уже и сам проснулся. Пока я отвязывал аппарат, он уже успел натянуть свой комбез и прихватить шлем. - Ну что, полетели? – спрашиваю я.
- Погодка как?
- А-то сам не видишь? Сейчас поднимусь, кружок для пробы сделаю и слетаем.

Выкатываюсь на полосу, газ полный, забрало шлема вниз, пробежка, отрыв и трава полосы проваливается вниз, а перед тобой разворачивается зеленая ширь, которая с каждой секундой становится все больше и больше. Такое ощущение, что ты обнимаешь весь этот простор, взгляд твой ни во что не упирается, а охватывает все. Потрясающее ощущение. Если посадка – это как возвращение домой, то взлет -  это самое начало пути, заманчивое и многообещающее. Делаю круг, в небе - молоко. Никакой болтанки и видимость миллион на миллион, да еще и инверсия вдобавок - наверху заметно теплее. Захожу на полосу, за вчерашний вечер уже успел пристреляться к ней, как к родной. Посадка, пробежка. М-да. Все-таки не помешало бы дополнительно выровнять полосу или что-то сделать с моим амортизаторами. Трясет на разбеге и пробеге изрядно. Подкатываюсь к Игорю и докладываю результаты разведки погоды, по всему выходит – лететь можно и даже нужно.  Он умостился на заднем кресле и пристегнулся, хлопок по плечу, даю взлетный, и аппарат резво побежал по полосе. Ага, вдвоем  - это тебе не в одиночку взлетать, не смотря на то, что разбег и начался прямо от торца полосы, отрыв произошел почти в самом ее конце. Хотя, полоса не из маленьких – 100 метров, как-никак. Даже странно. С этим надо бы разобраться, но не сейчас же?

Тем временем мы уже набрали метров триста и взяли курс на юго-запад. Под нами проплыло поле, на котором располагалась наша полоса, и начинался лес, за которым… открылась картина совершенно невообразимая! Оказывается у нас, тут, можно сказать, прямо под боком, раскинулась самая настоящая Карелия. Страна ручьев и речушек, которые, причудливо извиваясь, впадали в небольшие озера. И все это тянулось дальше, до горизонта. Вода искрилась на солнце. А когда мы проходили прямо над речкой, стало видно ее дно, будто и не вода там течет, а просто струится загустевший, дымчато-темный воздух. Стали видны наносные светло-желтые песчаные косы и темно-коричневые провалы заводей и омутов. Мы обошли по широкой дуге ближайшее к нам озеро. На гладкой, стеклянной поверхности озера то тут, то там виднелись рыбацкие лодки. Дааа… Игорь явно знает толк в жизни, раз поселился в таком сказочном месте.

Мне еще предстоял перелет обратно домой, топливо надо было все-таки экономить и пришлось взять обратный курс. Подходя к полосе, я заметил, что мой аппаратик как-то неадекватно реагирует на изменение тяги. Стоило мне убрать газ, как он буквально посыпался с небес на землю, за спиной завозился Игорь, видать ему тоже неуютно стало. Пришлось добавить газку и заплатить за это лишними километрами в час на посадке. В отличие от одиночных полетов, когда дельт еще, будь здоров сколько, мог просвистеть на экране, с двумя пилотами на борту экран просто продавливался. Хоть посадка прошла штатно, меня всерьез обеспокоило такое странное поведение крыла, надо бы потом посоветоваться со знатоками, чтобы это все значило. После заруливания на стоянку, мы еще постояли, покурили, надо было обсудить, впитать в себя, то, что увидел. Игорь предложил зайти к нему, выпить кофейку, позавтракать, однако, я отказался, уже начинался дневной прогрев, и, даже на обратном пути нас несколько раз весьма ощутимо болтнуло. Если еще промедлить, то придется мне остаться у него до вечера. Мы распрощались с ним, и я решил, что надо будет обязательно сюда вернуться и полетать тут с ним уже парой, на двух аппаратах. Но, как говорится: человек предполагает, а Бог – располагает.

Обратный путь всегда пролетает незаметно. Вот и в этот раз, показалось, что будто только что я летел над Т-ким озером, а впереди уже замаячило наше поле и базовый лагерь на краю. Всю обратную дорогу я проделал вдоль крупной трассы. Странно, как я не заметил, пока летел сюда, что на противоположной стороне за ней, оказывается, есть куча больших, с виду ровных полей, хотя с такой высоты, поди, разбери, может распаханные все, но все же это лучше, чем сплошной лес. Плюс трасса сама по себе  - отличный ориентир. Вот уж воистину – умная мысля всегда приходит опосля. Ну что ж, на будущее учтем. Окидываю взглядом подходы к полю, вроде никого. Больше всего опасений вызывают соседи вертолетчики, которые обосновались на поле через дорогу от нашего. Высота у меня приличная, как бы не встретиться нос к носу с винтокрылыми соколами, думаю, что радости от этого ни я, ни они не испытаем. Но вроде никого… даже странно. И наших мелколетающих что-то не видно. В душе ворохнулось какое-то смутное предчувствие, даже не предчувствие, а так, просто тень какая-то пробежала, но я отогнал эти мысли, как неконструктивные и для полета бесполезные.

Ну, мысли мыслями, а пора бы уже и снижаться. Прибираю газ, ручку к себе, аппарат, уже привычно со свистом рванулся вниз. Зашумел потревоженный воздух вокруг, уши заложило, и звук двигателя стал доноситься как сквозь вату. По широкой дуге, правым разворотом начал я подходить к точке четвертого разворота. Внизу, в торце полосы показался колдун, своим круглым ртом он смотрел на восток. Это хорошо. Полоса у нас ориентирована как раз в направление запад-восток, так что никаких боковиков не намечается. Жаль только направление не подходящее.

Не люблю я садиться к нам с запада. Ну не люблю и все тут. Сложилось так еще со времен моего ученичества, когда я со своим инструктором крутил над полем конвейеры. Преимущественные ветра у нас, как правило, дуют с запада. Поэтому большинство своих посадок я совершил с востока, со стороны открытого поля. А с запада у нас лежит поселок и несколько групп деревьев, которые образуют что-то вроде коридора, по которому надо подходить к полосе. Да и поле имеет некоторый уклон, тоже как раз с запада на восток.

Ладно, ветер, как говориться, не выбирают, будем садиться с тем, что есть. Хорошо еще, что дует строго по полосе. Тем временем аппарат уже поравнялся с точкой, над которой пора было делать четвертый разворот. В душе ворохнулось сильнее. Надо бы проход сделать, что-то не так все-таки….. А чего не так? Поле мое, родное, знакомое, уже вдоль и поперек пролетал его, проходил и проезжал. Да ладно. Сядем. Меж тем, на выходе из четвертого, обнаружилось неплохое отклонение от полосы. Да что ж такое-то!? Все сегодня как-то не так, да и аппарат еще несется как ошпаренный таракан. Ну ничего, потихоньку, потихоньку спрямим глиссаду нашу. Черт, я еще и ниже, чем надо. Газу добавить…. Вот еще чуть-чуть… нет… опять не так. Мелькнули слева деревья, под которыми расположился наш лагерь и стоянки аппаратов. Как же быстро… слишком быстро. Земля, до того покойно и послушно разворачивающаяся с порогом полосы к носу аппарата стремительно скакнула вперед. Проморгал, все проморгал! Мелькнула мысль: «За каким … я проход не сделал???». Мелькнула и оборвалась.… Только и успел, что чуть ручку вперед перевести, последовало «касание». Аппарат плашмя, всеми тремя стойками встретил землю. Удар! Время остановилось. Подскок, и еще три томительных секунды, в течение которых я вместо того, чтоб дать газ на взлетный и унести себя, дурака, и свой несчастный дельт от этой твердокаменной поверхности, пытался парировать левый крен, который начал развиваться сразу после удара. Крыло за секунду, будто налилось свинцом, и рвалась из рук трапеция, а аппарат бесконечно валился и валился влево, а вместе с ним начал поворачиваться вокруг меня горизонт. Толчок, еще один толчок, левая консоль задевает за проносящуюся под ней землю, медленно, словно под водой, нос крыла начинает нацеливаться вниз и влево, удар! С гулким, похоронным звоном лопается передний подкос и следом переднее шасси встречает проносящуюся под ним траву. Время снова обретает свой привычный бег. Вилка колеса разлетелась при первом же толчке, боль в ноге, трава, кажется, проносится прямо возле стекла шлема. Вот и все, приехали.

Вишу на ремне в своем кресле (надо же, не выпал) свесившись на бок. Левая нога застряла под несущим пилоном и в ней уже начла нарастать, наливаться пульсацией боль, а правая осталась лежать на том, что когда-то было педалью газа. Отстегиваюсь и вываливаюсь влево на травку. Аккуратно вытаскиваю ногу из-под пилона, чувствуется, как внутри ботинка что-то подозрительно хрумкает. Сил хватило только на то, чтоб перевернуться на спину и шлемом нащупать какую-то опору. Было хотел подняться, но тело не послушалось. В голове всплыло воспоминание о вчерашней посадке. Тогда я испытывал удовлетворение после полета, как после ночи, проведенной с красоткой, теперь же ощущения были, будто по она по мне всю ночь на танке каталась. Главная мысль, которая билась в голове в тот момент – лишь бы не спина!

Накануне, на нашей площадке упал пилот на тяжелом аппарате. Прямо у меня на глазах. Мы одновременно заходили на посадку, только он садился на основную, а я  - на дополнительную полосу неподалеку. На посадке внимание у меня было, понятное дело, сосредоточено на глиссаде, скорости, углах крена и тангажа, но вдруг я почувствовал, что на соседней полосе что-то не так.… Краем глаза, я заметил слева какое-то движение, а когда уже коснулся полосы и посмотрел в ту сторону, то увидел, как в облаке пыли мелькает исковерканной тенью крыло и летят во все стороны ошметки переднего обтекателя. Тому человеку не повезло, у него нашли компрессионный перелом позвоночника. При этом он своими ногами дотопал до машины, да еще и домой умудрился доехать. Хотя, как я слышал, в шоковом состоянии люди еще и не то вытворяют. 

Полежу-ка я пока так, никуда не торопясь, все равно сил нет шевелиться. Да и куда теперь, спрашивается, торопиться: упал, так лежи и не рыпайся. Через секунду в поле зрения показался первый подбежавший человек, в глазах у него был страх того, что увидит, когда доберется до обломков, он явно готовился к худшему:
- Живой?
Я помахал рукой в ответ и промычал что-то утвердительное, нечто между «да», «угу» и «ага» одновременно.
- Где болит?
- Нога… левая, – звук вышел сиплый и какой-то придушенный, я не узнал своего голоса.
- Еще где?
Я сделал над собой титаническое усилие и попробовал соображать.
- Чего?
- Я спрашиваю, где еще болит?  - спросил он, одновременно стаскивая с меня шлем и подшлемник.

Я ощупал себя (кстати, первый раз с момента падения) и, убедившись, что все конечности на месте, ответил, что вроде, больше нигде, хотя уверенности особой не испытал. Тело было словно пыльным мешком стукнуто. Оглушило меня прилично. Тем временем подтянулись еще наши ребята. Всюду глаза, в которых было беспокойство и сочувствие. В нашей обычной, повседневной жизни от этого отвыкаешь. Человек человеку в нынешнее время чистогана – это все-таки больше волк. А здесь – совсем другое дело. Летное братство - это все-таки не пустой звук.

Подбежал инструктор. Вот это было, пожалуй, самое тяжелое. Сверхопытный наставник, человек, выпустивший тебя летать самостоятельно – он помнил каждого своего ученика, радовался и переживал за них, как за родных. Его глаза в тот момент, я не забуду никогда, наверное. Столько в них было, не знаю даже… тоски какой-то смертной, безысходности. Исправить-то ничего уже нельзя. Тем более что эти глаза на своем веку повидали и не такого, и он прекрасно знал, чем, бывало, заканчивались такие вот посадочки. Увидев, что я живой стало заметно, как у него немного отлегло:
- Ты .. к.. б… ст… ПОЧЕМУ НА ВТОРОЙ НЕ УШЕЛ???!!!!

Мне хотелось провалиться сквозь землю. Так стыдно мне было, я уж и не помню когда. Действительно, почему? Спрашивается, за каким пип-перепипом я не сделал проход над полосой, как хотел вначале, а начал посадку? Тем более что для нее мне надо было исправлять глиссаду? Идиотизм? Бравада? Черт его разберет. Бравировать было не перед кем, да и не идиот я вроде.… А вот то, что к полету я не подготовился, не продумал все его этапы  - от взлета, до посадки – это ФАКТ. Не думал. А надо было. Самоуверенность подвела. Вот теперь лежи со своей самоуверенностью в обнимку, со сломанной ногой, покореженным аппаратом и крылом и радуйся, что не убился совсем.

Ребята подогнали машину, подняли меня на руки и аккуратненько потащили к открытой двери. Я повернул голову, силясь посмотреть, как он там, аппаратик мой. Перед глазами мелькнуло только крыло, перпендикулярно уткнувшееся носовым узлом в землю, да дрожащие на ветру лоскуты обшивки. Все остальное показалось клубком труб и тросов, надо которыми торчал винт, с единственной уцелевшей лопастью. Позади, понурившись, шел инструктор, в руках он нес мой шлем. Проследив за моим взглядом, он махнул мне рукой:
- Не оборачивайся, не смотри. Не нужно.
В самом деле. Ничего хорошего я там не увидел….

Потом была дорога, Склиф, враки врачам про то, что упал с дерева (как они при этом веселились и стебались – это отдельная песня). Теперь сижу с гипсом и изливаю все свои мысли на бумагу. Надо сказать, что всякого рода травмы весьма способствуют неторопливым размышлениям, и впервые у меня возникло желание облечь переживания и эмоции от полетов еще в какую-то форму. Поделиться с кем-нибудь, да и память. Все ж уходит из нее и эмоции, и переживания. Остаются только какие-то голые факты и даты. А вот то, что их наполняло – оно пропадает.

Звонил тут своему инструктору. Он рассказал мне, что и как с дельтом, поинтересовался здоровьем и на прощанье спросил  - когда обратно, в строй? На что я ему ответил, что недели через три. Врачи как раз обещали гипс снять.

назад